|
|
| |
Сообщение: 82
Репутация:
0
|
|
Отправлено: 28.04.10 15:18. Заголовок: За что я люблю клас..
За что я люблю классику
Глава XXXIX. КУТЕЖ
Несмотря на то, что под влиянием Дмитрия я еще не предавался
обыкновенным студенческим удовольствиям, называемым кутежами, мне
случилось уже в эту зиму раз участвовать в таком увеселении, и я вынес из
него не совсем приятное чувство. Вот как это было. В начале года, раз на
лекции барон З., высокий белокурый молодой человек, с весьма серьезным
выражением правильного лица, пригласил всех нас к себе на товарищеский
вечер. Всех нас - значит всех товарищей более или менее comme il faut
нашего курса, в числе которых, разумеется, не были ни Грап, ни Семенов, ни
Оперов, ни все эти плохонькие господа. Володя презрительно улыбнулся,
узнав, что я еду на кутеж первокурсников; но я ожидал необыкновенного и
большого удовольствия от этого еще совершенно неизвестного мне
препровождения времени и пунктуально в назначенное время, в восемь часов,
был у барона З.
Барон З., в расстегнутом сюртуке и белом жилете, принимал гостей в
освещенной зале и гостиной небольшого домика, в котором жили его родители,
уступившие ему на вечер этого торжества парадные комнаты. В коридоре
виднелись платья и головы любопытных горничных, и в буфете мелькнуло раз
платье мамы, которую я принял за самую баронессу. Гостей было человек
двадцать, и все были студенты, исключая г.Фроста, приехавшего вместе с
Ивиным, и одного румяного высокого штатского господина, распоряжавшегося
пиршеством, и которого со всеми знакомили как родственника барона и
бывшего студента Дерптского университета. Слишком яркое освещение и
обыкновенное казенное убранство парадных комнат сначала действовали так
охладительно на все это молодое общество, что все невольно держались по
стенкам, исключая некоторых смельчаков и дерптского студента, который, уже
расстегнув жилет, казалось находился в одно и то же время в каждой комнате
и в каждом угле каждой комнаты и наполнял, казалось, всю комнату своим
звучным, приятным, неумолкающим тенором. Товарищи же больше молчали или
скромно разговаривали о профессорах, науках, экзаменах, вообще серьезных и
неинтересных предметах. Все без исключения поглядывали на дверь буфета и,
хотя старались скрывать это, имели выражение, говорившее: "Что ж, пора бы
и начинать". Я тоже чувствовал, что пора бы начинать, и ожидал начала с
нетерпеливою радостью.
После чая, которым лакеи обнесли гостей, дерптский студент спросил у
Фроста по-русски:
- Умеешь делать жженку, Фрост?
- O ja![*] - отвечал Фрост, потрясая икрами, но дерптский студент снова
по-русски сказал ему:
[* О да! (нем.).]
- Так ты возьмись за это дело (они были на "ты", как товарищи по
Дерптскому университету), - и Фрост, делая большие шаги своими выгнутыми
мускулистыми ногами, стал переходить из гостиной в буфет, из буфета в
гостиную, и скоро на столе оказалась большая суповая чаша с стоящей на ней
десятифунтовой головкой сахару посредством трех перекрещенных студенческих
шпаг. Барон З. в это время беспрестанно подходил ко всем гостям, которые
собрались в гостиной, глядя на суповую чашу, и с неизменно серьезным лицом
говорил всем почти одно и то же: "Давайте, господа, выпьемте все
по-студенчески круговую, брудершафт, а то у нас совсем нет товарищества в
нашем курсе. Да расстегнитесь же или совсем снимите, вот как он".
Действительно, дерптский студент, сняв сюртук и засучив белые рукава
рубашки выше белых локтей и решительно расставив ноги, уже поджигал ром в
суповой чаше.
- Господа! тушите свечи, - закричал вдруг дерптский студент так
приемисто и громко, как только можно было крикнуть тогда, когда бы мы все
кричали. Мы же все безмолвно смотрели на суповую чашу и белую рубашку
дерптского студента и все чувствовали, что наступила торжественная минута.
- Loschen Sie die Lichter aus, Frost![*] - снова прокричал дерптский
студент уже по-немецки, должно быть слишком разгорячившись. Фрост и мы все
принялись тушить свечи. В комнате стало темно, одни белые рукава и руки,
поддерживавшие голову сахару на шпагах, освещались голубоватым пламенем.
Громкий тенор дерптского студента уже не был одиноким, потому что во всех
углах комнаты заговорило и засмеялось. Многие сняли сюртуки (особенно те,
у которых были тонкие и совершенно свежие рубашки), я сделал тоже и понял,
что началось. Хотя веселого еще ничего не было, я был твердо уверен, что
все-таки будет отлично, когда мы все выпьем по стакану готовившегося
напитка.
[* Потушите свечи, Фрост! (нем.).]
Напиток поспел. Дерптский студент, сильно закапав стол, разлил жженку
по стаканам и закричал: "Ну, теперь, господа, давайте". Когда мы каждый
взяли в руку по полному липкому стакану, дерптский студент и Фрост запели
немецкую песню, в которой часто повторялось восклицание Юхе! Мы все
нескладно запели за ними, стали чокаться, кричать что-то, хвалить жженку и
друг с другом через руку и просто пить сладкую и крепкую жидкость. Теперь
уж нечего было дожидаться, кутеж был во всем разгаре. Я выпил уже целый
стакан жженки, мне налили другой, в висках у меня стучало, огонь казался
багровым, кругом меня все кричало и смеялось, но все-таки не только не
казалось весело, но я даже был уверен, что и мне и всем было скучно и что
я и все только почему-то считали необходимым притворяться, что им очень
весело. Не притворялся, может быть, только дерптский студент; он все более
и более становился румяным и вездесущим, всем подливал пустые стаканы и
все больше и больше заливал стол, который весь сделался сладким и липким.
Не помню, как и что следовало одно за другим, но помню, что в этот вечер я
ужасно любил дерптского студента и Фроста, учил наизусть немецкую песню и
обоих их целовал в сладкие губы; помню тоже, что в этот вечер я ненавидел
дерптского студента и хотел пустить в него стулом, но удержался; помню,
что, кроме того чувства неповиновения всех членов, которое я испытал и в
день обеда у Яра, у меня в этот вечер так болела и кружилась голова, что я
ужасно боялся умереть сию же минуту; помню тоже, что мы зачем-то все сели
на пол, махали руками, подражая движению веслами, пели "Вниз по матушке по
Волге" и что я в это время думал о том, что этого вовсе не нужно было
делать; помню еще, что я, лежа на полу, цепляясь нога за ногу, боролся
по-цыгански, кому-то свихнул шею и подумал, что этого не случилось бы,
ежели бы он не был пьян; помню еще, что ужинали и пили что-то другое, что
я выходил на двор освежиться, и моей голове было холодно, и что, уезжая, я
заметил, что было ужасно темно, что подножка пролетки сделалась покатая и
скользкая и за Кузьму нельзя было держаться, потому что он сделался слаб и
качался, как тряпка; но помню главное: что в продолжение всего этого
вечера я беспрестанно чувствовал, что я очень глупо делаю, притворяясь,
будто бы мне очень весело, будто бы я люблю очень много пить и будто бы я
и не думал быть пьяным, и беспрестанно чувствовал, что и другие очень
глупо делают, притворяясь в том же. Мне казалось, что каждому отдельно
было неприятно, как и мне, но, полагая, что такое неприятное чувство
испытывал он один, каждый считал себя обязанным притворяться веселым, для
того чтобы не расстроить общего веселья; притом же - странно сказать - я
себя считал обязанным к притворству по одному тому, что в суповую чашу
влило было три бутылки шампанского по десяти рублей и десять бутылок рому
по четыре рубля, что всего составляло семьдесят рублей, кроме ужина. Я так
был убежден в этом, что на другой день на лекции меня чрезвычайно удивило
то, что товарищи мои, бывшие на вечере барона З., не только не стыдились
вспоминать о том, что они там делали, но рассказывали про вечер так, чтобы
другие студенты могли слышать. Они говорили, что был отличнейший кутеж,
что дерптские - молодцы на эти дела и что там было выпито на двадцать
человек сорок бутылок рому, и что многие замертво остались под столами. Я
не мог понять, для чего они не только рассказывали, но и лгали на себя.
|
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума
